— А вы не снимайте фальшивые веснушки. Разгоните их там всех... в очереди у входа.

— Не могу! Не могу, дорогой! Я скоро стану самым знаменитым фотографом в нашем городе. Ты мне создал рекламу! Я тебе благодарен. Но разогнать клиентов... Не могу!

Я пошёл к запасному выходу.

— Да ты, голубчик, хоть видел свой портрет в витрине?—закричал он мне вдогонку.

Я уже открыл его секретную дверь.

— Ты погоди! — пытался он меня остановить.— Я тебе замечательный подарок приготовил.

Последние слова я услышал, когда захлопнул дверь. Вернуться было уже неудобно.

Автограф Ильи Ильюшина

Теперь я нисколько не сомневался, что ребята хотели присвоить мои веснушки, чтобы сняться и послать фотографии Кириллу Яковлеву. Раз Лукова про меня и клоуна узнала — то и весь класс узнал. Сниматься в кино всем охота. И всё же... адреса-то Кирилла Яковлева у них нет! . . А мои фотографии ему посланы. Смогут ли ребята чего-нибудь добиться? Всё это мне надо было как можно скорей обсудить с Лидой.

В хозяйственном магазине я её не нашёл. Лида меня не дождалась. Оставалось проверить, правда ли, что в витрине фотографа висит мой портрет. Но отсюда было не видно. Я побежал в соседний — овощной— магазин. И ахнул, когда посмотрел там в окно. Половину витрины занимал мой с Кириллом Яковлевым портрет.

Кроме Луковой, Булина и Морковина там были Мостовой, Пушкова, Красавина. И ещё несколько наших ребят. Все они слушали Лукову, которая чего-то болтала, размахивая руками...

Я старался не прозевать ни одного их движения.

— Илья Ильюшин! — услышал я писк за спиной.— Илья Ильюшин!

Обернулся. Около меня стояла белёсая девчонка с конским хвостиком, которая тогда в фотографии просила клоуна написать на книге.

— Откуда знаешь, как меня зовут? — спросил я.

— Кто же тебя теперь не знает! Мне ребята из вашей школы твою фамилию назвали. Там, в очереди стоят.

— Чего тебе надо?

— Твое факсимиле.

— Чего? — не понял я.

— Автограф. Подпись твою. Вот здесь.

У неё в руках была небольшая фотография, на которой я увидел себя рядом с Кириллом Яковлевым.

— Откуда она у тебя?

— Фотограф продал.

— Что же он — спекулянт?

— Он не себе деньги взял. Он мне квитанцию выдал. Сказал — с разрешения артиста.

— Я разрешения не давал.

— Значит, Кирилл Яковлев разрешил. Автограф подарить мне было интересно. Но что

написать, я не знал. И очень боялся наделать ошибок. Поэтому осторожно спросил:

— Что же ты хочешь, чтобы я тебе написал?

— Свою фамилию. Распишись.

— Давай фотографию! Ручка есть?

Сперва я расписался на своей ладони. Потом на снимке. Вообще-то я всегда расписываюсь красиво. На фотографии получилось замечательно. Завитушка на последней букве «н» вышла закрученнее, чем у папы.

Настроение у меня стало лучше. Всё-таки приятно быть знаменитым.

— Может, хочешь, чтобы я и за Кирилла Фёдоровича расписался?

— Нельзя. Коллекционирую только факсимиле. Подписи без подделок.

— Как же ты факсимиле Кирилла Яковлева достанешь?

— Пошлю ему фотографию. Он увидит твою подпись. Тоже распишется. И мне вернёт.

— А где ты адрес возьмёшь? — хотел я подловить девчонку.

— Он мне визитную карточку подарил. Ты разве не помнишь?

— Покажи!

Она протянула мне беленький кусок картона. На нём красивыми буквами были напечатаны имя, отчество, фамилия и адрес Кирилла Яковлева.

— Ребятам из нашей школы показывала? — заикаясь, спросил я.

— Конечно. Разве можно такой подарок от людей скрывать. Ребята адрес переписали. Мне не жалко. Пусть все напишут ему.

Очень мне хотелось ей поддать. Но удержался. Всё-таки девчонка! Да она и сама сообразила, что я страшно рассердился, и поспешно ушла. А я где стоял, тут и присел. На первый попавшийся ящик из-под апельсинов. И подскочил, напоровшись на гвоздь. Посмотрел на изорванные брюки и рванулся что было сил домой.

«Все, все мои враги! — шептал я, входя в нашу квартиру. — И фотограф. И белёсая девчонка. И ребята. Все! Мне бы только брюки переменить. Я покажу им! Я им...»

Я снова бросился искать спрятанные бабушкой брюки. Ни она, ни родители мои ещё не вернулись. Спросить было не у кого. В бабушкиной комнате ещё раз тщательно посмотрел под столом, под шкафом, под кушеткой. Отодвинул кровать. И нашёл! Брюки лежали под кроватью у самой стенки. Видно, бабушка нечаянно уронила их.

Я живо переоделся. И начал подвигать обратно к стенке кровать. Она плохо придвигалась. Я заглянул под неё. И понял, почему. Из-за папиных камней. Папа у меня коллекционер. Каждый раз, когда возвращается после отпуска, он привозит много разноцветных камней. Мама сердится:

— Опять натаскал булыжников! Мало у нас мусора.

Бабушка тоже не радуется, как она говорит, папиной прихоти. Но чтобы мама с папой не ссорились, она убирает ящики с камнями к себе под кровать. Папа иногда их вынимает, любуется коллекцией.

— Пригодятся, — говорит. — Ильюша подрастёт. Поймёт.

Я этими камнями никогда не увлекался. Они мне ни к чему были. А тут мне взбрело в голову: они-то мне и нужны. И набил ими карманы куртки и брюк.

Кудесники грима

Пока бежал обратно к фотографии, только об одном думал: как я всех разгоню. Камнями побью... Раз, два, три. Точное попадание. Ещё. Ещё. Разбегутся. А я буду им вслед хохотать. Жутким хохотом.

Когда вообразил, как я разгоняю всех ребят, мне стало жалко их. Вдруг в голову кому-нибудь попаду. Или глаз выбью. Нет. Я только попугаю их камнями. Сделаю вид, что хочу кинуть. А пойду на них с пустыми руками. Буду драться один против всех. До последней капли крови.

Как только подумал об этом, стало жалко себя. Но приказал себе не пугаться. Один — так один! Оказался же совсем не один. Не успел подойти к фотографии, услышал голос Лиды.

— Вы воры! Как обзывали Ильюшина! А теперь... Наляпали себе веснушек. Вы — воры!

Она стояла около ребят и громко кричала.

На дверях фотографии всё ещё белела вывеска: «Санитарная уборка». В очереди стояли только ребята из моего класса. Человек двенадцать. У всех были размалёваны лица.

Лида продолжала упрекать ребят:

— Нечестно это! Всем расскажу!

Я подошёл и встал рядом с Лидой. Я видел, что Мостовому и Антоше Милееву стыдно. Они отвернулись. Но из очереди не уходили.

— Ильюша! — подбежал ко мне Булин. — Хватит нам ругаться. Хочешь, я твою касторку выпью?

У меня рука сама потянулась в карман брюк. «Ох, Булин, запросишь ты у меня пощады!» Я нащупал в кармане самый большой камень. Но вытащить его мне что-то мешало: гладкое, плоское, длинное. Потянул... В руке у меня оказалась коробка с гримом. Та самая, что подарил мне Кирилл Яковлев. Как я мог про неё забыть? Может, потому, что был очень злой?

Булин вытаращил глаза. Испугался, наверно, подумал, что граната. А мне стало смешно. Но я не рассмеялся. Раскрыл коробку и увидел билеты в цирк, которые потерял. Они напомнили мне, как я гримировал клоуна. Злость моя стала куда-то уходить. Лида стояла молча. Я подошёл к ней и сказал:

— Давай лучше я тебе веснушки сделаю. Настоящим гримом...

— Не надо! — запротестовала Лида. — Не хочу. Ты один имеешь право быть сыном клоуна. Ты один. А не они!

— Да у них же не веснушки, а тараканы! — крикнул я. — Чем они только намазюкались.

Ко мне подскочила Лукова.

— Тебе, может, и мои веснушки не нравятся?

— Тоже мне веснушки! Ерунда!

— Скажи, почему?

— И скажу. Краски пожалела. Скупо намазала.

— Для моих веснушек больше не требуется.

— Твоих веснушек? — удивился я. — Где они?

— По-твоему, вру?

Она схватила платок и стёрла с лица краску.

— На, смотри! И я увидел, что на лице у неё тоже есть веснушки!

Только бледные. То-то я их раньше не замечал.

А она быстро начала пачкать своё лицо красной помадой.